Меня зовут Назимов Виталий Алексеевич. Я родился 17 июля 2002 года в наукограде Жуковский Московской области. В 14 лет поступил в Кадетский корпус Следственного комитета, после – успешно его закончил. Затем поступил в Академию Следственного комитета, где после третьего курса взял академический отпуск и заключил контракт с Министерством обороны. Соответственно, с лета 2023 года прохожу службу на должности санитарного инструктора в разведывательной роте 98-й гвардейской воздушно-десантной дивизии. В январе текущего года получил своё третье ранение, которое стало препятствием для продолжения службы на прежней должности, и с того момента нахожусь на лечении в Военно-медицинской академии имени Кирова в городе Санкт-Петербурге.
Расскажи о своей семье. Какие семейные ценности тебе привили, и как они повлияли на выбор твоего жизненного пути?
Я родился в интеллигентной семье, в наукограде, в самом сердце российского авиастроения, поэтому большинство родственников у меня — научные сотрудники, которые заняты именно в этой сфере. Некоторые мои родственники — госслужащие, занимаются контрольно-надзорной деятельностью, поэтому, думаю, что по большей части в выборе своей профессии я ориентировался на них. Ведь с самого детства я вникал в работу и помогал по мере сил и в налоговой инспекции, и в других юридических ведомствах. Меня это привлекало — правоохранительная работа, юриспруденция. Поэтому в 14 лет я и принял такое решение — связать свою жизнь со Следственным комитетом. Мне показалось, именно в этом ведомстве я смогу принести больше пользы для своей страны.
В кадетском корпусе ты рано начал жить по принципу чести. Было ли в юности ощущение, что ты уже служишь Родине?
С самого начала я старался проявить себя, принимал участие в деятельности многих кружков, таких как криминалистика, пулевая стрельба, киностудия. В определённый момент занял должность командира знаменной группы Кадетского корпуса, также был избран председателем кадетского совета. В этом качестве посетил очень много мероприятий: патриотической направленности, научных конференций и так далее. Поэтому можно сказать, что я с самого детства старался освоить те знания и навыки, которые мне бы пригодились в дальнейшей службе.
Почему ты выбрал путь санитарного инструктора, да ещё и в разведке?
В связи с этим мне вспоминаются слова моего одного очень хорошего товарища, ветерана боевых действий, который ещё до подписания мною контракта сказал такую вещь: «Штурмовиков много, и даже хорошо обученных. Врачей — в достаточном количестве, которые могут в стерильных условиях провести, например, операцию. А вот людей, которые могут совместить в себе и стальные нервы штурмовиков, которые находятся на поле боя, и навыки оказания хотя бы первой помощи — всегда дефицит». Поэтому после этих слов я прошёл несколько курсов по тактической медицине, неоднократно принимал участие в воскресных занятиях на подмосковных полигонах, и когда посчитал, что уже действительно готов заключить контракт — летом 23 года я это сделал.
Что для тебя значит Боевое братство?
Боевое братство, боевой товарищ — это категория, которая вряд ли понятна человеку с «гражданки». Понятны категории: товарищ, приятель, друг. А вот боевой товарищ — это те слова, которые пропитаны особым доверием, особой любовью, когда ты понимаешь, что человеку можно довериться на все сто процентов. Он тебя всегда поддержит, всегда прикроет твою спину и не предаст.
Было ли тебе страшно терять боевых товарищей? Что остается в сердце после таких потерь?
Страшно ли терять боевых товарищей? Да, конечно, страшно. Что остаётся в сердце? Да с определённого момента — ничего не остаëтся. Пустота. Потерял одного, второго, третьего. И как бы ты себя не настраивал на то, чтобы принимать эти потери — не получается. Это невозможно осознать. Как я уже говорил про категорию боевого товарища, одно дело — потерять приятеля или друга, а другое дело — боевого товарища. С которым, мало того что чай пил, так он тебе ещё и жизнь спасал. И когда его вдруг не стало — это страшно.
Быть между жизнью и смертью, продолжая спасать других - что ты чувствовал в этот момент?
Наверное, самое главное в такие моменты — не почувствовать апатию и бессилие. Когда ты, например, уже несколько часов, несколько километров вытаскиваешь раненого, а над тобой не перестаёт происходить этот сумбур: летают дроны со сбросами, работает артиллерия, миномёты. Противник тебя видит всегда и пытается уничтожить всеми доступными способами. А раненый тяжёлый. У него ещё есть оружие, которое тоже нужно вынести. А самое страшное, что он не один, и тебе ещё нужно возвращаться за остальными. При этом погода - не передать словами... Когда под ногой «донбасский чернозём» вперемешку с каким-то мылом прилипает к ногам, и буквально за несколько шагов у тебя уже «пудовые гири» вместо ботинок, ты пытаешься их очистить, а через пять шагов всё повторяется. Это самое страшное, и именно в этот момент нужно преодолеть себя. Открываются какие-то нечеловеческие — и физические, и моральные — возможности. Это самое главное качество любого бойца.
Когда ты совершал свой подвиг, что тебя вело вперед? О чем ты думал в эти секунды?
Здесь стоит порассуждать о самой сути слов «подвиг», «герой». Ведь фактически для тех, кто находится на передке, не является подвигом спасти кому-то жизнь, взять опорный пункт противника. Это наша рутина. И каждый из ребят является героем и каждую минуту совершает этот подвиг, но при этом почему-то никто себя таковым не считает. Наверное, потому, что мы сами выбрали эту работу, мы считаем её лучшей, и мы были настроены на все трудности, которые нас ждут.
Ты всегда выглядишь сильным. Но были ли моменты, когда хотелось сдаться?
Нет, сдаться точно никогда не хотелось, потому что я понимал всю ответственность, которая лежит на моих плечах. Всё-таки я единственный медик подразделения, на меня многие рассчитывают, и от меня в прямом смысле зависит жизнь людей. Поэтому я не мог никогда себе позволить расслабиться даже на минуту. Я всегда должен быть сфокусированным, я всегда должен быть в трезвом уме и готовым исполнить свой долг.
Что для тебя значит поддержка народа во время службы?
Да, безусловно, поддержка народа очень важна. Я был искренне удивлён в начале своей службы, когда наше подразделение уже приступило к выполнению боевых задач, и через некоторое время привезли письма школьников, дошедшие до передка. Я раздал их бойцам нашего подразделения и увидел вот эту «мужскую скупую слезу», когда суровые разведчики, читая эти письма, вспоминают о доме, о своих детях. И самое главное — понимают, что народ с ними, что они — защитники.
Что такое Патриотизм?
Я считаю, что патриотизм — это понятие, которое гораздо шире, чем общепринятое представление о любви к Родине. Любить Родину можно и с дивана, находясь в безопасности: получать блага от государства и просто говорить, что любишь его. Но это немного не то. Настоящий патриотизм — это более глубокое понятие, которое заключается в готовности жертвовать своим здоровьем, своим временем, а иногда и своей жизнью — ради народа, его свободы, благополучия и развития.
Что для тебя значит Офицерское слово?
Отвечая на этот вопрос, можно начать долго и высокопарно рассуждать на тему «слово офицера», на тему необходимых качеств командира. Но то, что я понял, находясь на передке — это то, каким должен быть настоящий командир. Тот человек, к которому на фоне всего окружающего ужаса войны и разрухи ты можешь подойти со своей проблемой, с каким-то вопросом — и он, мало того что тебя выслушает, так ещё и попытается решить эту проблему. И не нужен даже никакой принцип «кнута и пряника»: когда рядовой боец видит в командире своего отца, наставника — то дисциплина в подразделении будет поддерживаться сама собой. Потому что будет взаимное доверие и уважение между этими людьми.
Рассказ про ранение.
В тот день я был в группе эвакуации. Откровенно говоря, день с самого утра выдался нелёгким. При нашем первом заходе за ранеными, под миномётным обстрелом, погиб командир. Я был вынужден принять командование группой на себя и в очередной раз почувствовал всю ответственность — и за людей в моей группе, и за тех раненых, которые уже несколько дней не могли эвакуироваться.
В очередной наш заход мы уже практически дошли до так называемого “гнезда раненых”, где концентрировались бойцы. Но противник стал обстреливать нашу группу, и один из снарядов упал рядом со мной.
Я помню этот момент: тёмный силуэт (как позже выяснилось, танкового снаряда) промелькнул справа от меня, потом — взрыв. Меня сразу подкосило, но я не терял сознания ни на секунду. Мой организм максимально мобилизовался — и для того, чтобы выжить самому, и для того, чтобы без потерь вывести мою группу.
Мои бойцы сразу оказались рядом. Поскольку правая рука уже сразу перестала меня слушаться, я начал раздавать команды — каким жгутом, куда накладывать, потому что в тот момент была реальная вероятность погибнуть на месте от потери крови. Ребята успешно наложили жгут, оттащили меня в условно безопасное место, оттуда мы уже сообщили по рации, что произошло, — и начался мой долгий путь домой.
Ребята меня потащили до ближайшего подвала, где были наши силы. По пути я не отключался, но мог воспринимать окружающий мир уже только на слух и по ощущениям. Я чувствовал, как над нами пролетают дроны, как ребята вынуждены оставлять носилки со мной и разбегаться в разные стороны, чтобы не быть такой желанной для противника мишенью — сосредоточением пяти человек пехоты.
Поэтому особо запомнился момент, как один из вражеских дронов-камикадзе спустился на экстремально близкое расстояние ко мне — я чувствовал ветерок от его лопастей. Но, видимо, его оператор посчитал, что бойцу, находящемуся на носилках, и так уже не выжить. Поэтому он решил увести свой дрон к какой-нибудь более значимой цели.
Тем самым грамотные действия ребят из моей группы и сами обстоятельства помогли мне выжить. После этого меня эвакуировали в полевой госпиталь — тоже не без приключений, но меня всё-таки смогли вывезти. И только когда я почувствовал тёплый ветерок, доносящийся из помещения полевого госпиталя, я позволил себе отключиться.
Что ты почувствовал и как изменился твой взгляд на жизнь после тяжелого ранения?
Полноценно я пришёл в себя спустя ориентировочно месяц после того, как получил ранение. Находился я уже в реанимации Военно-медицинской академии имени Кирова в Санкт-Петербурге. Что почувствовал? Новый жизненный вызов, наверное, который проверит меня на прочность. Я уже начал сразу анализировать, как я буду жить при вновь открывшихся обстоятельствах — с тремя ампутированными конечностями. У меня никогда не было никакой депрессии, вопросов «за что мне это?», «почему именно я?» Мой мозг воспринимал только фактуру — как в момент ранения, так и очнувшись в госпитале. Ведь самое главное — я вернулся! Да, пусть с ампутированными конечностями, но самое главное-то — на месте: мозги, позвоночник, внутренние органы. Воля к жизни только усилилась. Для меня фактически открылись новые возможности в этом мире, новые цели, на пути к которым я не намерен сдаваться.
Какие у тебя планы и цели на ближайшее будущее после возвращения к гражданской жизни?
В первую очередь — завершить обучение в Московской академии Следственного комитета, получить высшее образование. Мне осталось всего два года доучиться. После этого у меня большие планы на будущую работу. Я уверен, что могу успешно применять полученные на передке знания и умения уже на гражданке — в сфере работы с молодёжью, патриотического воспитания. Могу обучать людей тактической медицине. Планы большие, поддержка — грандиозная. Большое спасибо всем, кто принимает сейчас участие в моём восстановлении, в моём будущем профессиональном развитии. Не исключаю получение мною второго высшего образования. Может быть — научной степени. Так что, всё впереди. Планы большие, возможности есть, азарт — тоже!